— Об истории, — подсказал Феверстон, но на сей раз Бэзби не услышал.
— …об экономике, — повторил он, — сравниться со всем этим? А?
Доброе вино уже делало свое доброе дело. Все мы знаем священников, которые рады забыть о своем сане после третьей рюмки. Бэзби обладал другой привычкой: именно в этот момент он о своем сане вспоминал. Священник, уснувший летаргическим сном тридцать лет назад, обретал странную, призрачную жизнь.
— Вы знаете, — сказал он, — что правоверием я не отличаюсь. Но, если понимать религию в широком, высоком смысле, я не побоюсь сказать, что Кэрри делает сейчас для колледжа то, чего не сделал никакой Джуэл.
— Я бы не стал употреблять таких слов, Джеймс, — скромно сказал Кэрри, — но…
— Конечно, конечно! — сказал Бэзби. — У каждого свой лексикон.
— А кто-нибудь узнал, — спросил почетный гость, — что именно будет тут делать институт?
Кэрри удивленно посмотрел на него.
— Странно слышать это от вас, — сказал он. — Я думал, вы там свой человек.
— Наивный вы, что ли? — сказал Феверстон. — Одно дело — свой, другое дело — чем они занимаются.
— Ну, если вы имеете в виду частности… — начал Кэрри, но Бэзби его перебил:
— Знаете ли, Феверстон, — сказал он, — вы разводите таинственность на пустом месте. На мой взгляд, цели института совершенно ясны. Он, впервые в истории, занимается прикладной наукой всерьез, в национальных интересах. Один размах говорит за него. Какие здания, какой аппарат!.. Вспомните, сколько он уже дал промышленности. Подумайте о том, как широко он использует таланты, и не только научные в узком смысле слова. Пятнадцать начальников отдела, причем каждый получает по пятнадцать тысяч в год! Свои архитекторы, свои инженеры, свои полицейские… Поразительно!
— Будет, куда пристроить сыночка, — заметил Феверстон.
— Что вы хотите сказать, лорд Феверстон? — спросил Бэзби.
— Ах ты, сморозил! — рассмеялся Феверстон. — Совсем забыл, что у вас есть дети.
— Я согласен с Джеймсом, — сказал Кэрри. — Институт знаменует начало новой, поистине научной, эпохи. До сих пор все делалось как-нибудь. Теперь сама наука получит научную базу. Сорок научных советов будут заседать там каждый день, протоколы будут немедленно реферировать, распечатывать — мне показывали, удивительная машина! — и вывешивать на общей доске. Взглянешь на доску — и сразу видно, где что делается. Институт работает как бы на твоих глазах. Этой сводкой управляют человек двадцать специалистов, в особой комнате, вроде диспетчерской. На доске загораются разноцветные огоньки. Обойдется, я думаю, не меньше, чем в миллион. Называется это прагматометр.
— Видите! — сказал Бэзби. — У прагматометрии большое будущее.
— Да уж, не иначе, — сказал Феверстон. — Два Нуля сегодня говорил мне, что сортиры там — выше всех похвал.
— Конечно, — сказал Бэзби. — Не понимаю, что тут смешного.
— А вы что думаете, Стэддок? — спросил Феверстон.
— По-моему, — сказал Марк, — очень важно, что там будут свои инженеры и своя полиция. Дело не в этих прагматометрах и не в роскошных унитазах. Важно другое: наука обратится, наконец, к общественным нуждам, опираясь на силу государства. Хотелось бы надеяться, что это даст больше, чем прежние ученые-одиночки. Во всяком случае, это может дать больше.
— А, черт! — сказал Кэрри, глядя на часы. — Пора к Нулям. Бренди в буфете. Сифон — на верхней полке. Постараюсь поскорей. Вы еще не уходите, Джеймс?
— Ухожу, — сказал Бэзби. — Я ложусь рано. Весь день на ногах, знаете ли. Нет, надо быть болваном, чтобы тут работать! Сплошная нервотрепка. Дикая ответственность. А потом тебе говорят, что науку двигают эти книжные черви! Хотел бы я поглядеть, как бы Глоссоп повертелся!.. Да, Кэрри, займитесь своей экономикой, легче будет жить.
— Сказано вам, я… — начал было хозяин, но Бэзби, склонившись к Феверстону, уже сообщал ему какую-то смешную новость.
Когда Кэрри и Бэзби вышли, лорд Феверстон несколько минут загадочно смотрел на Марка. Потом он хмыкнул. Потом он расхохотался. Откинувшись в кресле, он хохотал все громче, и Марк стал вторить ему, беспомощно и искренне, как ребенок. «Прагматометры!.. — выкликал Феверстон. — …Дворцовые сортиры!» Марку стало удивительно легко. Все, чего он не замечал, и все, что он замечал, но подавлял из уважения к прогрессистам, припомнилось ему. Он не мог понять, как же он не видел, что и проректор, и казначей просто смешны.
— Да, нелегко, — сказал Феверстон, приходя в себя. — Приходится пользоваться вот такими. Их спрашиваешь дело, а они…
— И все же, — сказал Марк, — они умнее других в Брэктоне.
— Ну, что вы! Глоссоп, и Ящер Билл, и даже старый Джуэл куда умней! Им не хватает реализма, они живут фантазиями, но чему они верят, тому и служат. Они знают, чего хотят. А наши бедные друзья… их легко впихнуть в нужный поезд, они даже могут вести его, но куда он идет они и понятия не имеют. Они голову положат, чтобы институт переехал в Эджстоу. Тем они ценны. Но что это за институт, что ему нужно, что вообще нужно… это уж увольте! Нет, прагматометрия!.. Пятнадцать начальников!
— Наверное, и я такой же…
— Ни в коей мере! Вы сразу поняли, в чем суть. Я знал, что вы поймете. Я читал все ваши статьи. Потому я и хочу с вами поговорить.
Марк молчал. Головокружительный прыжок на новый уровень избранности мешал ему говорить, как и прекрасное вино.
— Я хочу, — сказал Феверстон, — чтобы вы перешли в институт.
— То есть… оставил колледж?
— Это неважно. А вообще, что вам здесь делать? Когда старик уйдет, мы сделаем ректором Кэрри.
— Я слышал, что ректором будете вы.
— Я?! — удивился Феверстон, словно ему предложили стать директором школы для дефективных; и Марк обрадовался, что собственный его тон можно истолковать и как шутливый. Оба посмеялись.
— Здесь вы попусту тратите время, — сказал наконец Феверстон. — Это место для Кэрри. Скажешь ему, что он думает, и он так будет думать. Колледж для нас — только инкубатор. Мы будем брать отсюда стоящих людей.
— Для института?
— Да, прежде всего. Но это лишь начало.
— Я не совсем вас понимаю.
— Скоро поймете. Скажу в стиле Бэзби: человечество — на распутье. Сейчас, самое главное — решить, на стороне ты порядка или на стороне обскурантизма. По всей вероятности, человеческий род уже способен управлять своей судьбой. Если дать науке волю, она пересоздаст человека, сделает его воистину полезным животным. Если ей это не удастся… тогда нам конец.
— Это очень интересно…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});